Обычно деревенские жители стесняются выражать свои чувства словами. В этом смысле они очень простодушны.
Но пока всякие соглашения в сторону — сначала сигареты. Как это он целую неделю вытерпел без них? Привычным движением надрывая уголок пачки, он ощутил глянцевитость бумаги. Щелкнул по дну и выбил сигарету. Пальцы, взявшие ее, слегка дрожали.
Прикурив от лампы, он медленно и глубоко затянулся, и аромат опавших листьев разлился по всему телу. Губы онемели, перед глазами повис тяжелый бархатный занавес. Будто от удара, у него закружилась голова, охватил озноб.
Крепко прижав к себе бутылку, с трудом сохраняя равновесие, он медленно пошел в дом. Ноги не слушались. Голова, точно стянутая обручем, все еще кружилась. Он хотел посмотреть туда, где была женщина, но никак не мог повернуть голову. Лицо женщины, которое он увидел, краешком глаза, показалось ему удивительно маленьким.
— Подарок вот… — Он высоко поднял бутылку и потряс ею. — здорово сообразили, верно? Теперь, спасибо им, вы можете заранее все отпраздновать… Без слов ясно… Я с самого начала все понял… Что прошло, то прошло… ну как, может, за компанию рюмочку?
Вместо ответа женщина крепко закрыла глаза. Возможно, она сердится за то, что он не развязал ее? Глупая женщина. Ведь если бы она хоть на один вопрос как следует ответила, он бы сразу развязал ее. А может, ей просто обидно? Из-за того, что она не может удержать с таким трудом добытого мужчину и вынуждена — тут уж ничего не поделаешь — отпустить его. Какие-то основания у нее, пожалуй, есть… Ей ведь лет около тридцати, вдова. Сзади на щиколотках у нее какие-то странные, резко очерченные впадины. Он опять почувствовал прилив беспричинного веселья. Почему ноги у нее такие чудные?
— Хотите закурить? Дам огоньку.
— Нет, не хочу, и так в горле сохнет… — тихо ответила она, покачав головой.
— Может, дать попить?
— Да ничего не надо.
— Не стесняйтесь. Я ведь с вами сделал такое не потому, что питаю какую-то особую злобу именно к вам. Вы сами должны понять, что это было необходимо с точки зрения стратегии. И вот теперь они как будто уступили…
— Мужчинам раз в неделю выдают водку и табак.
— Выдают?.. — Большая муха, которой кажется, что она летит, когда на самом деле она бьется головой о стекло… Научное название Mushina stabulans. Почти не видящие глаза, которые воспринимают предметы по частям… Даже не стараясь скрыть растерянность, он спросил:
— Но зачем же так затрудняться ради нас?! Разве не лучше дать людям возможность самим покупать, что им нужно?
— Работа очень тяжелая, и много ее — ни для чего другого не остается времени… Да и деревне выгодно: часть расходов берет на себя Лига.
Если так, все это означало не соглашение, а совсем наоборот — рекомендацию капитулировать!.. Да нет, пожалуй, еще хуже. Может быть, он уже превратился в колесико, одно из тех, что приводят в движение повседневную жизнь, и в качестве такового внесен во все списки?
— Да, мне бы еще хотелось для верности спросить. Я первый, с которым вот такое случилось здесь?
— Нет. Что ни говори, а рук-то ведь не хватает… И люди, у которых хозяйство, и бедняки — все, кто может работать, один за другим уходят из деревни… Нищая деревушка — песок один…
— Ну так как же… — Даже голос его приобрел защитную окраску — под цвет песка. — Кроме меня есть еще кто-нибудь, кого вы поймали?
— Да, это было в прошлом году, в начале осени… Открыточник…
— Открыточник?
— Ну да, агент одной компании, которая выпускает открытки для туристов, приехал в гости к здешнему руководителю кооператива… Чудесный пейзаж, говорит, только разрекламировать для городских…
— И его поймали?
— Как раз в одном доме в нашем же ряду не хватало рабочих рук…
— И что же дальше?
— Да вроде сразу же и умер… Нет, он с самого начала не очень крепкий был… А тут еще, как назло, время тайфунов, вот и перетрудился…
— Чего ж он сразу не сбежал?
Женщина не ответила. Так все ясно, что и отвечать нечего. Не убежал потому, что не смог убежать… Дело, конечно, только в этом.
— А кроме него?
— Да… в самом начале года был здесь студент, он, кажется, продавал книги.
— Коробейник, что ли?
— Какие-то тонюсенькие книжечки, всего по десять йен. В них было против кого-то написано…
— Студент — участник движения за возвращение на родину… Его тоже поймали?
— Он и сейчас, наверное, живет в третьем от нас доме.
— И веревочная лестница тоже убрана?
— Молодежь никак у нас не приживается… Что же поделаешь, в городе платят лучше, да и кино и рестораны каждый день открыты…
— Но ведь не может быть, чтобы ни одному человеку еще не удалось убежать отсюда?
— Почему же, был один молодой парень, которого сбили с пути дружки, и он убежал в город… Кого-то он там ножом пырнул — даже в газетах об этом писали… Срок ему дали, а после сюда обратно вернули, живет, наверное, спокойно под родительским кровом…
— Не об этом ли я спрашиваю! Я спрашиваю о тех, которые убежали отсюда и не вернулись!
— Это давно было… Помню, целая семья сбежала ночью… Дом долго пустовал, и это стало очень опасно, но уже ничего не сделаешь… правда, очень опасно… Если хоть одно место здесь рушится — это все равно что трещина в плотине…
— И после этого, говорите, не было?
— Думаю, что нет…
— Абсурд какой-то! — Жилы у него на шее вздулись, стало трудно дышать.
Вдруг женщина перегнулась пополам, точно оса, кладущая яйца.
— Что такое?.. Болит?